И Номори, скрепя сердце, вынужден был признать, что в отношении старшего пастыря блаженное неведение — лучшая стратегия. В запутанных требованиях традиции и Уложения Тай'Келли ориентировался с трудом, а потому постоянно всего опасался. Однако оставлять лукавство без порицания нельзя!
— Только из уважения к вам, ма Тимар! Но мальчик должен понимать, что поступает скверно, очень не хорошо. Ибо сказано: добрым соседям нечего скрывать друг от друга! — нравоучительно произнес старейшина и осекся. Какое такое доверие и понимание? Какие добрососедские отношения, когда в амбарах овса — на неделю, а осветительного масла — на четыре дня? Будь на месте градоправителя кто-то более решительный, чем Ана'Тулле, горожане уже сейчас дрались бы за призрачную возможность оказаться в числе избранных. Но светлорожденный не пожелал делать выбор, либо — не видел в нем особого смысла. На фоне упорного молчания Храма ложь мальчика выглядела невинной шалостью.
Что же это получается, чужой ребенок все это тоже понимал? И отводил им глаза, как младенцам, не желающим ложиться спать без погремушки?
Номори поднял на мальчика растерянный взгляд и натолкнулся на спокойную, удовлетворенную улыбку, которой не место было на детском лице. Юный маг улыбался, а люди замолкали, и внезапная тишина охватывала Кунг-Харн как пожар. Впервые за долгие годы Номори понял, что ему не интересно знать, в чем причина этого явления.
Старейшина светлой общины сложил пальцы в молитвенном знаке и плотно зажмурил глаза.
Ветры пели над Кунг-Харном, небеса и горы вели неспешный рассказ на языке, доступном только прорицателям. Лучиано напряженно вслушивался в их шепот, а вот у Саиль торжественно внимать стихиям не получалось.
— Какой позор! — вздыхала она. — Даже пресных лепешек для гостей напечь не из чего. Никогда в нашем доме такого не было.
— С чего тут создавать запасы? — пожимал плечами провидец. — Тут пайки взрослому — в обрез, и другой еды достать неоткуда.
— А купить? — наивно удивилась Саиль.
— У кого? — усмехнулся Лучиано. — Ваш император нарочно велел перебить весь скот, а сады — вырубить.
— Мастера говорили про овец, — припомнила девочка.
— Угу. Вот только как за ними ухаживать, никто не знает.
Саиль оглядела собравшийся в тетином дворе народ, прозревая новые смыслы.
— Будет голод?
— Будет бунт. Если бы не твой дядя, он начался бы уже сегодня. Помнишь, я говорил тебе про историю? Так вот, она все еще не завершена.
— А потом градоправитель привезет зерно с севера? — с надеждой уточнила Саиль.
— Он не найдет туда дороги, — покачал головой Лучиано. — И проводников тоже не найдет — уцелевшие горцы ушли из Ожерелья.
— Что же получается, — похолодела Саиль. — Мы в ловушке?
— В этом весь смысл, — спокойно подтвердил провидец. — Для нас нет другого спасения, кроме как восстановления пути по этому перевалу, прямо сейчас. И для Кунг-Харна — тоже.
— Мимо Серой Смерти…
— Да. И тогда никто не умрет.
Саиль, нехотя, признала, что это — честный обмен: спастись вместе со всеми, либо со всеми же и обратиться в прах. Она не будет роптать. Лучиано, как и полагается провидцу, обозначил пределы грядущего, и теперь следовало дождаться, когда оно появятся из небытия. Осталось уговорить тетю соблюдать спокойствие, удержать всех от необдуманных поступков. Саиль справится: нашепчет им в уши, напоет колыбельную — она знает, что сможет! — и пусть благословенный покой окутает их сердца. Вот только надо ли это, не рассердится ли провидец? Вдруг именно невинные слезы открывают ворота в рай?
— Что еще мы можем сделать?
— Довериться судьбе.
Давешний гость подошел ближе, явственно пытаясь разобрать их разговор. Как это невежливо — подслушивать! Тем более — приставать с упреками к родственникам покойного чуть ли не на поминках. Ну, да ладно. Ведь не объяснять же ему, что это все — игра, и дядя непременно вернется? Саиль запретила себе думать о потере, мысленно перепрыгнула момент разлуки и уже готовилась к новой встрече. Было в этом что-то неправильное, но она не хотела понимать — что. Возможно, день назад упомянутое вскользь бедствие было бы неизбежно, но не сейчас. Они вверили свои судьбы господу, их души чисты, а воля тверда. Теперь все по воле божьей!
Провидец тонко улыбнулся. Саиль проследила его взгляд: над горами вставало зеленое пламя.
Я стоял по щиколотку в воде, наблюдая оплывающими в воду потоками серой пыли и борясь с безумным желанием шагнуть вперед.
— Эй, Тангор, шел бы ты оттуда!
На том берегу канавы стоял капитан, сзади маячили куратор и Шорох в качестве моральной поддержки.
— Мне надо туда. Лючик в Кунг-Харне.
— Не получится. Надо возвращаться на побережье! Тималао — все.
Вернуться? И отступиться от брата. Это Ридзер может сделать вид, что бериллы не так уж были ему нужны, а я привык считать себя вожаком, главой клана, пускай только в уме. Кому нужны оправдания? "Тангор — фуфыря! Щеки надувал, а своих защитить — кишка тонка". И мне до конца дней придется делать вид, что никакого клана не было, и братья мне никакие не нужны. Ходить, каждую минуту чувствуя себе оплеванным, проигравшим… Невыносимо!
— Мы пройдем.
— Тут сутки по очагу поражения, минимум. Проснись! Дорога кончилась.
В голосе Ридзера проскользнула снисходительная нотка. Все правильно: я оказался неспособен смириться с потерями, показал свою уязвимость. Это мы еще посмотрим, у кого с реальностью нелады!